полковник, деликатно пропустив имя Сесил. – Ваше присутствие сделает честь любому полку. Военное министерство, не сомневаюсь, примерно отметит ваш вклад в безопасность страны. Пока же, надеюсь, вы не откажетесь принять пять шиллингов от благодарного соратника по оружию.

Освальду было до боли в сердце жаль ранить чувства доброго полковника, но тем не менее он ответил, что всего-навсего выполнял свой долг и уверен: ни один британский разведчик не взял бы за это пять шиллингов.

– И к тому же, – добавил он, побуждаемый всегда свойственным его юной натуре чувством справедливости, – остальные из нас сделали не меньше моего.

– Ваши чувства, сэр, – произнёс полковник, один из самых вежливых и проницательных, которых я когда-либо видел, – ваши чувства свидетельствуют о благородстве. Но надеюсь, все Бэстейблы и не Бэстейблы, – он не запомнил фамилию Фоулкс (видимо, потому, что она менее благозвучна, чем наша), – надеюсь, вы согласитесь принять хотя бы солдатское жалованье?

– «Шиллинг в день плата – вот участь солдата»[93], – хором проговорили Элис и Денни.

Субъект в треуголке с уважением похвалил их за то, что знают Киплинга, а полковник продолжил:

– Того, кто коснулся солдатского шиллинга, ждёт удача. А он как раз и выходит на каждого из вас за вычетом съеденного пайка. Вычитаем по два пенса за шесть чаёв.

Освальду вычет показался чересчур маленьким за три чашки чая, три яйца и весь клубничный джем, которые съел он лично, а также съеденное остальными из нас плюс то, чем угостились Леди и Пинчер. Впрочем, солдатам, наверное, всё достаётся гораздо дешевле, чем штатским, и это лишь справедливо.

Теперь у Освальда не осталось больше причин отказываться от пяти шиллингов, и он их взял.

В миг расставания с храбрым полковником мы увидели, как к нам приближается велосипед. Это был дядя Альберта. Подъехав, он слез на землю и спросил:

– Что вы здесь делаете? Что вы делаете с этими волонтёрами?

Мы поведали ему о безумных приключениях этого дня. Он выслушал нас и сказал, что, если мы захотим, он возьмёт обратно слово «волонтёры».

Но сомнения уже были посеяны в душу Освальда, и впервые за весь этот день, включив на полную силу умственные способности, он с исчерпывающей ясностью осознал, что мы все повели себя как законченные дураки. Просвещать остальных ему не хотелось, но после ужина он отправился посоветоваться с дядей Альберта по поводу слова, которое тот взял обратно.

Дядя Альберта сказал, что, хотя никто и не может с полной уверенностью отрицать возможность выращивания армии старым добрым древнегреческим способом из зубов дракона, всё же подобное маловероятно, а потому и британцы, и их враги представляли собою на самом деле лишь волонтёров на полевых учениях. Субъект в треуголке, по мнению дяди Альберта, был, скорее всего, не генералом, а врачом, а человек с красным вымпелом, по-видимому, судьёй.

Остальных Освальд в эту беседу не посвятил, сочтя недобрым и бессердечным открыть им всю глубину их заблуждения, ведь юные их сердца распирала гордость спасителей своей страны. Ну и ещё Освальду не слишком хотелось лишний раз признаваться, что и он, старший, так обмишурился. Несколько утешали его лишь слова дяди Альберта. Тот ведь сказал, что никто не может ничего с уверенностью утверждать насчёт драконьих зубов.

Правда, имелся ещё один убедительный факт, заставлявший Освальда полагать, что вся история была ужасным заблуждением: мы не видели ни одного раненого. Но Освальд предпочитает не слишком об этом задумываться. Ему гораздо важнее, что если он, став взрослым, отправится на армейскую службу, то не окажется там полным новичком. Как-никак у него уже есть недурной опыт военных действий в условиях полевых лагерей с палатками. А ещё настоящий полковник назвал его «соратником по оружию», в точности как сэр Роберт своих солдат в письмах, которые отправлял домой.

Глава 14

Давно потерянная бабушка дяди Альберта

Тень конца, сгустившись, как соболино-чёрная грозовая туча, пала на наши печально склонённые головы. Время отъезда неумолимо близилось, и школа, как сказал дядя Альберта, уже разверзла хищную свою пасть в полной готовности поглотить добычу. Нам предстояло скоро вернуться в Блэкхит, оставив в прошлом многочисленные и разнообразные радости сельской жизни, которые мы после будем хранить в кладовых благодарной памяти, словно яркие, но с каждым прошедшим днём всё сильней увядающие цветы. (Нет, такой стиль мне, пожалуй, не по душе, и я от него откажусь, иначе придётся всё время придумывать что-нибудь заковыристое.)

Выражаясь простым человеческим языком повседневной жизни, каникулы наши заканчивались. Мы замечательно провели время, но оно уже почти пролетело. И нам было ужасно жаль. Хотя, конечно, мы при всём том думали, как здорово будет возвратиться к отцу и поражать одноклассников историями про плот, плотину, таинственную башню и многое другое.

Когда сельских дней нам осталось совсем чуть-чуть, Освальд и Дикки по чистой случайности встретились на яблоне. (Думаете, встреча была не случайной? А вот и нет.)

Дикки сказал:

– Только четыре дня, и всё.

Освальд ответил:

– Да.

– Меня кое-что волнует, – продолжил Дикки. – А именно это проклятое общество. Не хочу, чтобы оно преследовало нас, за что ни возьмись, когда мы вернёмся домой. Наш долг – распустить его, прежде чем мы отсюда уедем.

Далее последовал вот какой диалог.

Освальд:

– Ты прав. Я всегда говорил: эта штука жутко напрягает.

Дикки:

– А я о чём.

Освальд:

– Давай созовём совет. Только не забывай: нам следует настоять на своём.

Дикки брата полностью поддержал, и диалог завершился поеданием яблок.

Совет был созван. Начало его прошло в расстроенных чувствах, что само по себе облегчало задачу Дикки и Освальда. Когда людей печалит что-то одно, другое их почти не трогает, и тут от них можно добиться согласия практически на что угодно. (Дядя Альберта говорит, что подобные выводы называются философскими обобщениями.)

Первым высказался Освальд, заявив:

– Мы основали общество, чтобы стать хорошими. И возможно, оно принесло нам что-то хорошее. Однако теперь пора каждому не оглядываться на остальных, а быть хорошим – или плохим – самому по себе.

       Триумф в забеге только одному,

А не гурьбе бегущих достаётся!

Это, конечно, сказал Дентист, а остальные вообще ничего не сказали, и тогда Освальд продолжил:

– Вот я и предлагаю нам отбросить… выкинуть… то есть распустить Общество добротворцев, считая, что цель, им поставленная, уже достигнута. А если не достигнута, то это вина не наша, а общества.

Тут подал голос Дикки:

– Целиком поддерживаю данное предложение.

– Я тоже, – заявил способный удивить Дентист. – Сперва мне казалось,